Командир расчета артиллерийского орудия Сергей Мандалина из Запорожья рассказал о событиях российско-украинской войны в период своей службы изданию «Цензор. Нет».
В самом начале событий нам не раз говорили, что, мол, ребята – это не ваша война, но когда она стала артиллерийской, моя гаубица за короткий летний период 2014 года отработала полностью свой ресурс, а это пять тысяч выстрелов.
До событий, которые развернулись в 14-ом году на востоке, я руководил структурой безопасности, занимавшейся сопровождением груза на железнодорожном транспорте и организацией перевозок в Запорожье.
Срочку я когда-то служил в ВДВ. Поэтому когда пошли первые сепаратистские движения, я начал звонить в военкомат и задавать вопросы, где моя повестка? Но сколько ни спрашивал, она не приходила. Однажды мне все это дело надоело, я пришел в военкомат и сказал, что либо вы меня забираете, либо есть уже целая куча желающих, с которыми я начну формировать партизанский отряд прямо в Запорожье. В конце концов мне ее выдали и определили в 79 аэромобильную бригаду. Попал в артиллерию. Во время срочки я как раз был командиром орудия. Вот и здесь меня поставили на расчет гаубицы Д-30. И с тех пор я себя шутя называл «директор пушки».
Интересно, что поначалу другие подразделения к артиллерии относились несерьезно. Нам не раз говорили, что, мол, ребята – это не ваша война. И потом я им долго вспоминал это, когда война стала артиллерийской. Моя гаубица за короткий летний период 2014 года отработала полностью свой ресурс, а это пять тысяч выстрелов.
Одним из первых боев для меня был бой за высоту Саур-Могила – это где-то май-июнь 14 года, когда мы должны были идти вдоль границы с Россией, затем зайти со стороны данной высоты вплотную, приблизиться к границе, занимая высотки и отсекая поставки вооружения и живой силы противника. Высота Саур-Могила – стратегически важная. Так получилось, что туда пошла наша разведка и третий полк спецназа, и их там здорово прижали. Тогда мне и поставили задачу подавить огонь противника, чтоб наши могли отойти. Правда, команды взять эту позицию почему-то не стояло. Но бой прошел успешно — и разведка оттуда вышла.
Летнюю кампанию, так называемый «изваринский котел», мало кто вспоминает сейчас, может потому, что там не было таких потерь, как в других котлах. Когда мы были в окружении под Изварино, нам с той стороны предлагали «зеленый коридор» и чтоб мы выходили через Россию, но без оружия. Мы прекрасно понимали, чем это все может закончиться, поэтому никто на это не соглашался.
В принципе, все поставленные задачи мы выполняли успешно, но со временем я стал понимать, что то, что мы видим только на своих позициях, – далеко не то, что происходит вокруг. О том, что мы окружены, мы поняли тогда, когда к нам перестал ходить транспорт, плюс с той стороны постоянно предупреждали, что мы попались. В принципе, тогда на востоке было задействовано много разных подразделений, но всех понемногу, а основными, почти в полном составе было три бригады – 24ка, 72 и 79. И у всех был один вопрос, а собственно, к кому мы попали в окружение? Мы стояли на границе и видели, что по нам стреляют, и не просто чем попало, а работает арта, причем сначала были единичные обстрелы, а потом лупили круглые сутки. Сначала нам было неясно, почему нам не могут помочь? А потом пришло понимание, что больше-то и нет никого особо в армии. И вот тогда пришло прозрение, что надеяться не на кого. Многие позвонили родным, чтоб попрощаться, но при этом все продолжали делать свою работу. Мы сожгли не одну вражескую колонну техники.
С едой, которую уже никто не поставлял, мне помог мой друг: буквально перед тем, как к нам закрылась дорожка, он прислал почти целую свинью. А еще мы собирали зерно и мололи его снарядом, затем варили. С водой было скудно, но она была. В районе одного из хуторов, где мы стояли, не помню название, нам давал воду местный житель. Потом выяснилось, что когда сепары узнали об этом, этого дедушку убили и бросили в колодец, откуда он набирал воду.
Самые бурные и насыщенные события летом 14-го начались после Зеленополья. В самом селе нас сильно обстреляли. Как мы после того вообще остались подвижны и боеспособны – неясно. Перед этим обстрелом мы находились в Должанском, а потом, вроде как должны были идти и закрыть какими-то собравшимися силами Изварино, крайний проход. Зеленополье было просто промежуточной точкой. Там мы должны были соединиться с нашим подразделением пехотной роты и двигаться выполнять задачу. Приехали с вечера, там стояла 24-ка. У нас в Должанском были пусть мелкие, но бои, а у ребят достаточно спокойно. Они в тапочках ходили – такой расслабон. Меня тогда насторожило, что машины там стояли одна к одной, как на парковке — на войне технику так не ставят. Рано утром, когда приехало подразделение, которое мы ждали, к нам прилетело. Причем сам лагерь был огромный, а мы заняли там какой-то маленький пятачок, но попало четко в нас и склад нашего артиллерийского вооружения, который был в соседней посадке. В итоге — 11 убитых и более 20 раненых только в моей батарее.
Тяжелых раненых мы эвакуировали вертолетом. Потеря техники почти 90 процентов. У меня из батареи осталось одно целое орудие. Я сделал тогда много фотографий, чтоб задокументировать события, скидывал их сразу на файлообменник, в свою общую базу, а потом до меня дошло, что сейчас их увидят жена и сын, и я все поудалял, потому что зрелище было ужасное.
Потом мы прибыли в наш пункт управления 79-ки, который находился в районе Должанского и Дьяково. Там ребята до нашего прибытия жили тоже относительно спокойно, но за нами следом прилетели «грады». Началось с обстрелов раз в день, а потом уже противник лупил круглосуточно. С той стороны не жалели боеприпасов. И если раньше враги выезжали хотя бы на ноль, то потом они стреляли с территории России.
Когда у нас закончились почти все боеприпасы, то делать нам там уже было нечего. Нам дали команду выходить. 2 августа «орки» нас основательно поздравили с днем ВДВ, а 7 числа выходили не только мы, а много подразделений. В качестве прикрытия к нам на встречу вышла 95 бригада, помимо них в районе Степановки еще была 30-ка. Вообще, команду к выходу мы ждали давно, но ее не было. Мы в какой-то момент даже смирились, что ничего не меняется, и устали отмечать свои новые дни рождения в календарях. Ведь каждый день работали беспилотники. По нашей позиции очень часто прилетало, потому как моя гаубица работала очень много и прицельно. Она была более-менее хорошо окопана. За это спасибо асу- экскаваторщику. Ну а сама позиция была вся в воронках.
Тогда, летом 14-го, мы следовали тому, что написано в старых советских учебниках. Ведь мы учились воевать. И под Донецким аэропортом тактика боев была уже совсем другая. Ну а во время летней кампании мы, например, делали ложные позиции, но нам было сложно понять, что с беспилотника все видно. Это уже до нас дошло, что надо просто менять место – и чем чаще и быстрее ты это делаешь, тем больше шансов у тебя выжить. А тогда наша гаубица все время простояла на одной точке. Немного дальше за посадкой мы сделали филиал блиндажа. И как только отработали, сразу же бежали туда. Я никогда так не бегал, как тогда стометровки в бронежилете.
Маршруты нашего выхода прорабатывали командиры 79-ки сами. Наверное, имея опыт того, как врагу удалось прямое попадание в БК в Зеленополье, они понимали, что скорее всего, кто-то слил координаты. Это для них было уроком. И может, именно потому, что мы шли по их маршрутам, потери у нас были небольшие. Выход вообще был веселый: это земля, висящая в воздухе, черное небо, сплошной гул. Когда возле нас упал АГС, мы даже внимания не обратили, потому что это была ерунда, по сравнению с тем, что там падало. Но и страха не было уже никакого. Выходили в течение дня. Орки и россияне успели в СМИ раструбить, что они уничтожили 79 бригаду. Они очень нас не любили за то, что мы их здорово потрепали. Называли 79-ку «мясниками». Поэтому у них явно стояла задача нас уничтожить.
Если брать 14-й год, то 79-ка, в частности дивизион и моя батарея были кадрированы. Из профессиональных военных был командир батареи, контрактник водитель и зампотех. Но надо отдать должное командиру батареи, Сергею Лымарю, что у нас было время позаниматься на полигоне, и он вложил в нас душу и сердце — это дало свои результаты. И когда говорят, что арта 79-ки – это действительно боги, мы всегда вспоминаем комбата, который нам регулярно, методично вбивал в голову и говорил, что если то, что вы сейчас учите вам не понадобится, то лучше потом это забыть, чем не знать, если пригодится.
Наши тяжелораненые эвакуировались через российскую границу. Их там допрашивали, и забавно, что пытались выяснить, где же тут у нас натовские солдаты. Россияне говорили нашим бойцам, что не дурите нас, что не было никакой помощи, потому что не могут мобилизованные так воевать.
«Сопровождали» враги нас далеко и долго. Под Амвросиевкой был тыловой пункт управления, где мы должны были ночевать, но решили, несмотря на усталость, двигаться дальше. И этот ТПУ сепары очень обстреляли вместе с окраинами города. Они думали, что мы пойдем той дорогой, но мы пошли иначе.
После того, как мы таки вышли, я попал в госпиталь – лечить контузию, которую получил еще в Зеленополье, но решил тогда не эвакуироваться, потому что у нас были большие потери, и осталось очень мало руководящих лиц: один мобилизованный офицер да комбат с более серьезной контузией. Я решил, что тоже пригожусь.
А после госпиталя был третий сезон. Это Донецкий аэропорт — прощальные гастроли перед дембелем. Там были наши ребята из 79-ки, и они затребовали нас к себе. Хотя артиллерии там было очень много, просто парни знали, как мы работаем. А мы, когда пришли — сорвали замысел врага. Наши как раз выходили из аэропорта, а противник использовал военно-тактический ход -углубиться как можно дальше в наш тыл на плечах отступающих. Но мы все время шли за врагом — и у него не было возможности окопаться, закрепиться. Именно поэтому те позиции в районе аэропорта, которые сепары собирались отжать, наши и по сей день.
На дембеле я пробыл недолго: месяца 4-5, и осенью собрался на контракт. Но в этот момент мне предложили попробовать себя в проекте «Полевая Почта» начальником терминала. Суть проекта – это доставка посылок на передовую. Услуга бесплатная. У нас есть свой транспорт — бронированный и небронированный. Я в этом проекте уже год.
Почему я не вернулся на фронт? Потому что я понимал, что буду там просто сидеть и чего-то ждать – пока позволят стрелять. Есть ведь ребята, которые были отличными артиллеристами,а теперь просто пьют там от нечего делать. Но вообще, если бы сейчас арта заработала, я бы даже побежал, а не пошел. Я скучаю по своей гаубице. Это наверное, уже навсегда. А вообще, война меняет людей. Я никогда не думал, что настолько буду любить свою страну и так сильно за нее переживать.
Читайте также: АТОшникам – «попиленную» землю, «оппоблоковцам» – ровные огороды под солнечную станцию
